Все в ней, прекрасно выхоленной и безупречно ухоженной — начиная с той секунды, когда она спустилась к завтраку в платье на бретелях, и до того момента, когда появилась на обеде в платье парижского фасона, — от и до было блестящим и безукоризненным: волосы, ногти, зубы.

— Какая красивая пара, — услышал он слова кого-то из гостей. А другой добавил:

— Какое облегчение для его отца, что Люциус наконец остепенился. Его всегда немного заносило в сторону, но Эльфрида положит этому конец. Что за очаровательная девушка, какой превосходной женой она ему будет! — И неизбежное дополнение: — Жать только, что он не выбрал американку.

— Мать Эльфриды была американкой. Через нее она и приходится родней Форрестерам.

— А кажется англичанкой до мозга костей.

— Только акцент и образование, да еще манеры. Внутри же она стопроцентная американка, будь уверен, — твердая, практичная и своего не упустит. Люциус далеко пойдет с такой женой.

Все это было так ужасающе верно и удручало Уайлда сверх всякой меры. Вот почему он жадно ухватился за приглашение от университетского товарища, который проводил лето на яхте в Средиземном море, сибаритствуя, как он выразился с ленивой улыбкой, которую Люциус так хорошо помнил. Бен был специалистом своего дела, чародеем инвестирования, который бросил тяготившую его карьеру инженера, для того чтобы сколотить состояние на фондовой бирже и в тридцать лет удалиться на покой. Его друзья когда-то смеялись над его планом. Чтобы сколотить и удержать состояние, одних намерений мало, говорили они. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. А последний смешок остался за Беном, который разбогател в мгновение ока, однако затем обнаружил, что в тридцать лет совсем не хочет выходить на покой. Вместо этого он стал проводить половину года, играя на бирже, а вторую — живя в свое удовольствие.

— В прошлом году я ездил в экспедицию в Гренландию, — рассказывал он Люциусу, направляя моторную лодку сквозь скопище судов, пришвартованных в гавани Ниццы. — А за год до этого учился альпинизму в Швейцарии.

Уайлд слушал рассказы приятеля, завидуя его свободе и легкому отношению к жизни, которое в полной мере себя оправдало. И вот тут их согнали с курса албанские пираты.

— Не могу представить, что они здесь делают, — нахмурился Бен. — Обычно эта публика околачивается в Адриатике.

— Мы от них оторвемся?

— Должны. Впрочем, погода портится. Нас ждет хорошая встряска.

Это была очень хорошая встряска, закончившаяся тем, что яхта Бена присоединилась к обломкам судов, покоящимся на дне Средиземного моря, а сами моряки, благодаря любезности капитана проходившего мимо рыболовного судна, сошли на берег у местечка Империя.

— Во всяком случае, у тебя сохранились документы и деньги, — нашелся Бен, когда они бодро шлепали по воде до ближайшего отеля, чтобы получить ванну и кров. — Посмотрю, нельзя ли взять напрокат машину. Ты ведь хочешь вернуться в Ниццу, как я понимаю?

— Нет. — Люциусу и впрямь не хотелось. Ни сидеть на этой шикарной вилле с ее бассейном и предупреждающими каждое твое желание слугами, ни увиваться вокруг Эльфриды. — Я обещал нанести визит тут, поблизости, так что, пожалуй, воспользуюсь случаем.

— В трусах?

— Куплю какую-нибудь одежду.

— …Что оказалось отнюдь не простым делом, — продолжал Уайлд, погружая ложку в мед. — Потому что Империя — городок небольшой, а итальянцы, которые там отовариваются, видимо, ниже меня ростом дюймов на шесть. Так что единственной одеждой, которая мне подошла, оказалась пляжная… — И он указал на свою рубашку.

— Я бы предложил вам что-нибудь из моих вещей, — заговорил Джордж, — хоть мы и не одного размера, но я видел в гардеробах одежду, и, вероятно, там найдется для вас что-нибудь подходящее. Нет греха в том, чтобы одолжить одежду в вашем положении.

— Я спрошу у Бенедетты.

Часом позже Люциус появился вновь, свежевыбритый и облаченный в светло-серый костюм.

Совсем не похож на человека, только что пережившего опасные приключения, негодующе подумала Делия. Свежий как огурчик.

— Это очень старомодный покрой, — нашла она.

— И я так думаю. Я похож на персонажа из старого фильма. Только взгляните на ширину этих брюк. Однако же он мне более-менее впору. С обувью, правда, проблема.

На американце по-прежнему были парусиновые туфли на толстой каучуковой подошве, придававшие ему очень нелепый вид.

— Зато панама новейшего фасона и точно моего размера, так что я чувствую себя готовым встретить мир во всеоружии. Джордж, как вы смотрите на то, чтобы прогуляться до города?

— Прогуляться! — фыркнула Делия товаркам, когда все трое наблюдали, как мужчины, увлеченные беседой, удаляются по подъездной аллее. — По-моему, этот человек ничего не умеет делать медленно.

— Рванули с места в карьер, — добавила Марджори. — Подозреваю, что Джордж ужасно рад мужскому обществу; думаю, ему было неуютно одному с тремя женщинами.

— Вы думаете, он голубой? — нахмурилась Джессика.

— Нет, просто привык общаться с мужчинами. Женщин-ученых очень немного; это мужской мир, довольно узкий.

— Тогда ему тем более невредно узнать, что представляет собой другая половина человечества, — заметила Делия.

Этой репликой она заслужила редкий одобрительный взгляд со стороны Марджори.

— Без нашего четвертого сразу стало как-то тише и скучнее, — заметила Джессика, когда мужчины скрылись из виду. — Какая необычная личность Люциус.

— Он всех нас доведет до белого каления, если придется общаться с ним достаточно долго, — посетовала Делия. — Будем надеяться, что им удастся связаться с доктором Кальдерини, и тогда мы узнаем, что говорится в завещании, и уедем восвояси.

— О, думаю, в ближайшее время мы никуда не уедем, — скептически качнула головой Марджори. — Но убеждена: теперь, когда приехал Люциус, все изменится.

— Интересно, о чем беседуют мужчины, они отправились, болтая без умолку. Кто бы мог ожидать такого от нашего ученого? Он ведь не из говорливых.

— Зато Люциус разговорчивый, — заметила Мелдон. — И к тому же между мужчинами все по-другому. Джорджу будет легче найти что сказать другому мужчине. Интересно, есть ли у него жена или подруга?

— Он так мало говорит о себе. Как узнаешь?

— Я думаю, что они сейчас сплетничают, — улыбнулась Марджори. — Да-да, мужчины еще как сплетничают между собой.

3

— Эти виноградники в ужасающем состоянии, — отметил Уайлд.

— В самом деле? — отозвался Джордж, который ничего не понимал в виноградниках. — Я не заметил.

— Это потому что вы ученый-теоретик, ум которого сфокусирован на той части мира, которая находится за пределами человеческого видения. Вам следует обращать больше внимания на то, что вас окружает. Если возьмете это за правило, то скоро научитесь. Наблюдайте красоты природы, окружающего растительного мира; посмотрите, к примеру, на те поразительные белые ирисы на берегу реки. И всякий раз вы будете возвращаться свежим и обновленным в свой невидимый мир нейтронов, частиц и всех тех опасных штук, которыми вы, ученые-ядерщики, балуетесь.

— Как бы мне хотелось, чтобы нас не называли учеными-ядерщиками, — с оттенком раздражения бросил Хельзингер. — Я специалист в области теоретической физики.

— Именно так. Человек легко подхватывает подобные фразы. Благодаря газетам каждый в наши дни получает какой-нибудь ярлык. Вы совершенно правы — это от небрежности мышления. А теперь я хочу, чтобы вы просветили меня насчет наших сотоварищей.

Джордж был смущен.

— Боюсь, мне известно о них очень мало. Судьба свела нас вместе, и хотя я нахожу их приятными компаньонами, мы не исповедуемся друг другу.

— Нет, конечно, поскольку вы англичане, а это предполагает сдержанность, замкнутость, немногословность.

— Я не англичанин.

— По рождению — нет, но годы, проведенные в Кембридже, не могли не оставить на вас следа. Давайте пойдем в алфавитном порядке. Начните с Делии.