Он вздохнул, и вздох помог ему немного расслабиться, снял напряжение с плеч. Повинуясь интуиции, Марджори набрела на пишущую машинку. Инстинкт Джорджа подтолкнул его к мысли, что на этом этаже должна быть еще одна комната — в том пространстве, которое на других этажах было занято лестницей.

Физик обнаружил то, что искал, чисто случайно: ведя рукой по гладким изразцам, услышал щелчок — под его пальцами разомкнулся невидимый замок потайной двери, покрытой, как и стена, сверкающими кусочками керамики.

Дверь открылась на хорошо смазанных петлях, Хельзингер шагнул в нее и оказался в маленькой библиотеке, которую от пола до потолка занимали книги в кожаных переплетах: одни — очень большие, другие — размером с ладонь.

И каждая из них, понял Джордж, с почтительной осторожностью снимая с полки то одну, то другую, — сокровище.

В центре комнатки стоял круглый стол с лампой — стало быть, здесь, в отличие от остальной части башни, имелось электричество. Ученый не являлся коллекционером редких и экзотических книг; он не имел понятия, сколько могут стоить эти тома, но одни лишь названия были бесценны. Старинный, XVI века, экземпляр — конечно же, Данте. Старинный, украшенный миниатюрными заставками молитвенник. А также несколько раритетов: первое издание «Клариссы» Ричардсона, которую Джордж никогда не читал, иллюстрированный Вергилий и — к его радости — несколько научных трактатов.

Он понятия не имел, сколько времени провел там, погруженный в книги и иллюстрации, вдыхая мягкий запах кожи, наслаждаясь полнейшей тишиной и покоем. Это могли быть минуты, но Хельзингер чувствовал, что прошло много больше, — физик почувствовал это, когда его резко вернул к действительности звон гонга. Господи, да, верно, уже настало время обеда. Ученый посмотрел на часы. Так и есть.

Джордж вернул на полку книгу, в которую ушел с головой, и уже собрался поспешить из комнаты, когда взор его привлекла еще одна книга — лежащая на полу у двери. Он упрекнул себя за неуклюжесть. Какая небрежность — уронить на пол один их этих бесценных томов! Книга же могла пострадать. Что это за книга? Хельзингер не заметил ее, когда вошел, — его глаза были прикованы к полкам. Джордж наклонился и поднял ее.

Книга не была старой, переплет находился в прекрасном состоянии. На обложке присутствовал знакомый символ из его юности, и, еще даже не раскрыв книгу, ученый знал, что будет написано на титульном листе.

10

Пробежав последние несколько ярдов до моря, Делия бросилась в воду и с такой энергией устремилась прочь от берега, словно за ней гналась акула. Ей хотелось стряхнуть с себя волнение и тревогу, освободиться от проклятых фотографий, жить лишь сегодняшним днем, тем, что няня называла счастливым настоящим.

«Настоящий момент — это единственное, чем ты располагаешь, — любила она говорить, — поэтому никогда не желай, чтобы он поскорее прошел, и не живи вчерашним днем или завтрашним. Вчера уже прошло, а когда наступит завтра, оно уже превратится в сегодня».

Немного напоминало парадоксальные заявления Красной королевы из Зазеркалья. Беатриче Маласпина тоже была отчасти Красной королевой — могущественная, своенравная, непредсказуемая, заставлявшая других плясать под ее дудку. Может, у Алисы… Как там ее звали по-настоящему? Алиса Лидделл. Может, у той Алисы была тетушка, или бабушка, или гувернантка, похожая на Красную королеву? Может, Марджори стоит написать детскую книжку, где главным персонажем будет Беатриче Маласпина, — этакую страшилку, чтобы пугать на ночь маленьких детей.

Провались эта Марджори, с ее ненасытным интересом к чужим жизням! Дело даже не в том, что она отпустила какие-то неприятные замечания, — ее вопросы побудили Делию к самокопанию, чего она предпочла бы не делать.

Тео… одна только мысль о нем лишала день всех его красок. Какая жалость, свирепо думала Воэн, по-дельфиньи кувыркаясь в воде, ныряя на морское дно и взвихряя руками песок вокруг раковин, что Босуэлл тогда не задушил Фелисити! Делия вспомнила, как застала его в тот момент, когда он стискивал руками горло сестры.

Фелисити была уже без сознания. Что произошло бы, не вернись Делия случайно в гостиную за книгой?

— Это просто шутка, — отрезала тогда мать.

И девочка отчетливо услышала собственный голос, звонкий голос восьмилетки:

— Мне не нравятся шутки Босуэлла.

Она вынырнула на поверхность за глотком воздуха, а вместо этого хлебнула воды из накатившей волны. Смигнула воду, и когда замутненный взор прояснился, различила на берегу фигуру.

Люциус — это был он — махал ей, и Делия неспешным кролем поплыла в его сторону.

— Что случилось?

— Я собираюсь в город, позвонить. Хотите присоединиться?

— Мы не успеем. Туда ходьбы полчаса и столько же обратно.

— Успеем, если пойдем быстро.

Воэн прикинула.

— Ладно. Только мне надо переодеться.

— Мне нравится ваш купальный костюм, — заявил Уайлд, подавая ей полотенце, а затем — халат. — Я прежде вас в нем не видел. Вам идут такие цвета.

— Спасибо. — Странно, что он заметил. Большинство мужчин таких вещей не замечают.

— Поделитесь шуткой, — попросил Люциус, когда они шли по пляжу к тропинке.

— Какой шуткой?

— Вы сейчас улыбнулись.

— О, так, ничего. — Воэн пустилась бежать. — Дайте мне десять минут.

Когда, переодевшись, певица спустилась в холл, Бенедетта спорила с Люциусом.

— Говорит, что мы не успеем к обеду и ее паста перестоится, рыба пережарится и она больше не станет нам ничего готовить, кроме тертой репы.

— Все вы сочиняете, — не поверила Делия, разрумянившаяся после быстрой пробежки и стремительного переодевания. — Она готова есть из ваших рук. Кроме того, вы наверняка не знаете, как по-итальянски «репа», не говоря уже «тертая».

— «Репа» будет «гара». Не уверен насчет «тертая», тут я с вами согласен, но посмотрю это слово в словаре, когда вернусь. — Люциуса переполняла энергия, которая буквально составляла с ним единое целое.

— Вы так же из кожи вон лезете в своем банке и на бирже? — спросила Воэн, с трудом поспевая за его стремительной походкой.

— Я не биржевой брокер. Нет, повседневная жизнь на Уоллстрит действует подавляюще, но здесь, в окружении итальянских запахов и видов, я чувствую себя необычайно бодро и энергично.

— Получасовые попытки дозвониться вас укротят. Кому вы собираетесь звонить? Распоряжения по поводу сделок, слияний-поглощений и финансирования крупных проектов? Или мне не следует об этом спрашивать?

— Хочу позвонить в свой лондонский офис — предупредить, что опять задерживаюсь. Они, конечно, будут не в восторге, но могу им только посочувствовать.

— Вы могли бы позвонить Эльфриде, поболтать с возлюбленной.

Площадь сегодня казалась более оживленной. Ставни были прикрыты, но в воздухе чувствовалось какое-то ожидание. У дверей гостиницы пожилой человек в длинном фартуке и мальчик спорили по поводу того, куда поставить пару лавровых деревьев в терракотовых горшках. Женщина в черном надраивала медные ручки и украшения на двери, а маленькая девочка вытрясала коврик.

К ним вприпрыжку подбежал Доменико.

— Она здесь, моя тетя, ждет вас! — крикнул мальчик Люциусу на старательном английском, а потом зачастил по-итальянски.

— Что он говорит?

— В гостиницу приезжают постояльцы. Из Англии. Трое клиентов, все забронировали номера по телеграфу. Один приезжает завтра, а двое других — через день. Они не связаны друг с другом, но непременно окажутся нашими знакомыми — так говорит Доменико.

— Искренне надеюсь, что нет, — всполошилась Делия. — К счастью, никто не знает, где я нахожусь, кроме старого неразговорчивого адвоката. То же самое в отношении Джессики.

— Неужели вы не оставили никакого адреса для любящей семьи?

Он скрылся в баре, а Воэн села за маленький столик под выгоревшим полосатым навесом. Мимо крадучись прошла тощая кошка, приостановившись, чтобы посмотреть на нее громадными глазами. Наверху распахнулось окно, и над площадью понесся поток сердитой речи — в адрес двоих, занимавшихся перестановкой деревьев, что с удовольствием устроили перекур, оценивая результаты своих трудов.