— Ну вот, ты же его оставила.

— Это не считается, если оставленный не захочет вчинять иск. А он не хочет.

— Есть еще что-нибудь?

— Изнасилование, содомия, скотоложство, — рассмеялась Джессика. — Можешь себе представить старого зануду Джарвиса, произносящего в моем присутствии такие слова?

— Ричи тебе изменял? Нарушал супружескую верность?

— Да.

— Тогда у тебя есть основания.

— Не такие, чтобы я могла их использовать!

Джессика наотрез отказалась представить мистеру Фергюсону какие-либо подробности этого дела.

— Говорят, никогда не лги своему адвокату и своему бухгалтеру. — Делия бросила на подругу быстрый проницательный взгляд.

— Я и не лгу. Просто говорю — да, он нарушал супружескую верность. И — нет, третье лицо я не могу назвать.

— Жаль. Конечно, любой судебный иск с твоей стороны, особенно такой, который может быть оспорен, тотчас выплеснулся бы на страницы газет. Так что если не хочешь видеть чье-то имя в бульварной прессе…

— Ричи знает, что я не стану впутывать ту женщину. Он остается в выигрыше. На мне весь позор за то, что его бросила, а он держит гордую позу оскорбленного достоинства. — Она потеребила нитку на перчатке. — Ох, и зачем я только за него вышла? Тео говорит… — Джессика бросила на Делию быстрый взгляд и сменила тему: — Божественная местность!

6

Отдел новостей в редакции газеты «Скетч» этим хмурым серым утром представлял собой настоящее море света, а по степени активности напоминал пчелиный рой или муравейник. Звонили телефоны, убегали и прибегали мальчишки-курьеры, громко переговаривались через всю комнату прочие сотрудники.

Вращающиеся двери распахнулись, впуская в комнату Джайлза Слэттери.

— Мистер Слэттери! — немедленно окликнула его медная блондинка в обтягивающей юбке. — Телефонное сообщение. Ваша птичка упорхнула.

— Миссис Мелдон?

— Да.

Репортер в сердцах выругался.

Блондинка, которой доводилось слышать и не такое, не обратила внимания.

— Ее поденщица говорит, что она уехала к родне, в Йоркшир. Джим сейчас проверяет эту версию.

— Скажи Джиму, пусть, конечно, посмотрит, что там можно нарыть, но бьюсь об заклад, что она поехала не домой. Не слишком-то она ладит с мамашей и папашей в последнее время — те обожают Ричи Мелдона и очень злы на нее.

— Ее старики сейчас в Шотландии, — выкрикнул подвижный как ртуть молодой человек, который сидел на подоконнике, вертя в руках карандаш. — Гостят у богатых кузенов, Хасси-Лэндеров. Об этом сегодня утром есть несколько строк в колонке Уильяма Хики.

Слэттери закинул свой макинтош на вешалку для шляп, а мягкую фетровую шляпу — на пыльную гипсовую голову Карла Маркса, которую какой-то местный шутник водрузил на крышку картотечного шкафа. Потом сел и забарабанил пальцами по столу.

— Куда она могла податься? — размышлял репортер, задумчиво скривив рот.

— Пошли Сэма проверить паромы. Поскольку она водит машину, то может, конечно, быть где угодно, но у меня предчувствие, что леди Мелдон направилась за границу. На континенте будет легче укрыться от глаз муженька и прессы — вот как она рассуждает. Что ж, рассуждает неверно.

Слэттери сунул в рот тонкую сигару, чиркнул спичкой, прикурил, погасил и швырнул на пол.

— Вели Сэму поехать на тот аэродром в Кенте, как его там? Лиддский. Оттуда, если есть деньги, можно по воздуху переправить машину во Францию. Джессика укатила в Париж; эти проклятые бабы, сбегающие от мужей, всегда едут в Париж. Будь неладна эта чертовка, проскользнувшая у нас между пальцами. И вызвони мне мистера Мелдона.

— А он вернулся в страну?

— Откуда я знаю, черт подери! Вызвони, и все. Ясно?

7

Делия в молчании вела машину дальше, а в ушах у нее звучало: Тео, Тео, Тео… При звуках этого имени сердце по-прежнему сжималось. Тео, старший брат Джессики, любовь всей жизни, ныне женатый на ее сестре Фелисити.

— Значит, ты не сказала Тео, что едешь в Италию? — спросила Делия наконец.

— Конечно, нет — он тотчас рассказал бы все Ричи. А по-твоему, нет?

— Уверена, что нет! — В голосе Воэн против воли послышалось возмущение. — Ты на него клевещешь.

— Нет, это ты его идеализируешь. Господи, Делия, неужели у тебя это еще не прошло? Они женаты больше двух лет.

— Конечно, прошло, — солгала влюбленная. Следующие несколько миль они ехали в молчании. Потом Джессика спросила:

— Куда мы двинемся в Париже?

— Я думала, в тот отель, где обычно останавливаюсь. Он на левом берегу — не какой-то модный и шикарный, но чистый и удобный, с маленьким двориком, где можно посидеть и позавтракать, если погода хорошая.

Погода в Париже была хорошей. Впервые за последние несколько недель Делия почувствовала, что тяжесть в груди ослабевает. Она наслаждалась распускающейся листвой, теплым весенним солнцем и завидовала юным влюбленным, которые бродили обнявшись вдоль берега Сены. Они с Джессикой шли по мосту Пон-Неф. Остановились посмотреть на проплывающие баржи, помахали девчонке, сидевшей на крыше рубки одной из них, потом пошли вдоль причалов, мимо художников за мольбертами, мимо девушки, что сидела, прислонившись спиной к стене, с пишущей машинкой на коленях, мимо мальчишек с удочками.

Делия знала Париж гораздо лучше, чем подруга, и они провели два счастливых дня, обследуя его, бродя по магазинам и дегустируя местную пищу.

— Ты не представляешь, какое это блаженство — не прятаться постоянно от репортеров, — проворковала Джессика, в очередной раз с удовольствием пообедав в местном ресторанчике.

— Нам надо поднять тост за Беатриче Маласпину. Это ей мы обязаны таким счастьем.

— Только бы меня не выследили.

— Мадам Дуасно придержит бланки, которые мы заполнили, до нашего отъезда; она говорит, что у нее нет времени на полицейских. Кроме того, репортеры будут караулить возле дома твоих родителей.

— Да, но они станут наводить справки в деревне и кто-нибудь непременно скажет им, что мама с папой в отъезде и что меня тоже нет.

— Это потребует времени, так что пока все идет хорошо, просто не думай об этом. Ладно, если я хочу вовремя поспеть на встречу с французским адвокатом, к которому отправил меня мистер Уинторп, пора трогаться.

Французский адвокат оказался галльской копией Уинторпа — сухощавый и в темном костюме. Но он все-таки снизошел до того, что сообщил Делии: на «Вилле Данте» к ней присоединятся еще трое, также упомянутых в завещании Беатриче Маласпины. «Если, конечно, они приедут», — добавил законник.

— Он наотрез отказался сообщить мне о них что-либо еще, — вернувшись с этой аудиенции, рассказывала Джессике подруга. — Как воды в рот набрали. До того скрытные все эти семейные поверенные — что британцы, что французы. Будем надеяться, что итальянцы окажутся более разговорчивыми.

— Значит, ты так ничего и не выяснила о Беатриче Маласпине?

— Ничего ровным счетом. Ни о ней, ни о «Вилле Данте». Ты отдаешь себе отчет, что эта самая вилла вполне может оказаться каким-нибудь дешевым пансионом, а Беатриче Маласпина — старой чудачкой, принимавшей на постой заезжих англичан?

— Вполне может быть. Или это окажется дом в какой-нибудь итальянской глухомани.

— Адвокат показал мне это место на карте. Рядом с местечком Сан-Сильвестро. Место живописное и историческое — так он сказал, но я не знаю, имелась ли в виду вилла или городок.

— И никаких подробностей о твоих сотоварищах по завещанию?

— Никаких. Я специально спросила, когда они должны прибыть на «Виллу Данте», но законник лишь ответил, что нам всем надлежит быть там до конца месяца.

— То есть у нас еще масса времени и мы можем с удовольствием провести в Париже еще несколько дней, — обрадовалась Джессика. — Давай опять сходим в магазинчик, где видели те божественные шелковые пижамы.

— А ты не хочешь прикупить какой-нибудь летней одежды? В Италии может оказаться жара.